[Spartacus]

Название: Ветер свободной родины
Автор: selonbrody
Оригинал: Free Boys of Syria
Переводчик: their-law
Бета: Nerfess
Категория: слэш
Жанр: ангст, романс
Пейринг/Герои: ОМП/Назир, ОМП/Агрон, Агрон/Назир
Рейтинг: NC-17
Размер: 3000 слов
Дисклеймер: Всех имеет ДеНайт.
Саммари: До того, как Агрон и Назир встретились, их жизнь была очень разной.
Предупреждения: Нон-кон, секс с несовершеннолетними.


К своим двадцати четырем годам Агрон из племени хамавов убил в бою примерно сорок восемь человек. На арене он победил шестерых, а четверых тяжело ранил. Он спал с пятью и любил двоих.

К своему двадцати одному году Назир, который некогда именовался Тиберием, держал во рту шестнадцать членов. Вдвое больше побывало в его руках и шесть – в заднице. Сам он трахал только двоих, и до сих пор понятия не имеет, каково это – любить.

*

Из всех своих братьев и сестер, Агрон помнит рождение лишь Эйнор, потому что к тому времени был достаточно взрослым. На это ушло почти два дня, а когда все закончилось, его отец, Танкмар, вышел к нему и сказал, что свою мать он больше не увидит.

Вопреки его страшным словам, все обошлось, но матери потребовались месяцы, чтобы вернуться к прежнему состоянию, а среди братьев и сестер Эйнор всегда была самой болезненной и слабой.

Агрон не может вспомнить тот день, когда на свет появился Дурон – ему самому на тот момент едва исполнилось четыре года – но, как говорила мать, он ткнул новорожденного брата в лоб кулачком и заявил: «Мой». С тех пор их отношения не сильно изменились, и потому ему даже в голову не приходит сомневаться в ее словах.

*

Он совсем маленький, и бегает в город по поручениям повара, а девчонкам с хозяйской кухни нравится обнимать и тискать его. Он скучает по маме и ее теплым рукам, но за короткое время, проведенное на римской вилле, уже успел усвоить, что плакать за ней нельзя, и потому с готовностью открывает сердце этим мимолетным проявлениям доброты.

Одна из девушек, нумидийка Тулия, тайком таскает для него сладости с кухни, а по ночам, когда вилла погружается в сон, расчесывает его волосы, перебирая темные пряди тонкими сильными пальцами.

Тулия говорит, что, если мальчик хочет, она будет звать его Назиром, хотя ему нужно привыкать к имени Тиберий. Девушка признается, что раньше носила имя Лерато, и разрешает так к себе обращаться, когда они остаются наедине. Она гладит его по щеке своей темной рукой, целует в макушку и говорит, что он вырастет красавцем, однако боится, что это сослужит ему плохую службу.

Он все чаще замечает на себе оценивающие взгляды господина, и каждый раз ему кажется, что опасения девушки вот-вот сбудутся. Благо, он все еще слишком молод, но ему не дано остаться таким навсегда.

*

Хотя отец занимается домашним хозяйством, огонь сражений знаком ему не понаслышке. Отмар, дед Агрона, один из предводителей тевтонцев, был убит во время Кимврской войны – в битве при Аквах Секстиевых, однако, прежде успел отправить на тот свет несметное количество римлян, а также обучить своего единственного сына уверенно владеть мечом. Позже уроки Отмара пришлось усвоить и его внукам.

Когда Агрону наконец позволяют взять в руки меч, железный клинок кажется невероятно тяжелым. Дурон и девочки жадно следят за тем, как отец вкладывает рукоятку меча в ладонь их старшего брата, а затем поощряюще касается плеча сына.

– Это не игрушка, Агрон, – серьезно говорит он, и мальчик встречается взглядом с его светло-голубыми глазами. – Ты еще не знаешь, каково это – отнять человеческую жизнь, и я молюсь богам, чтобы никогда этого не узнал. Но все же стоит трезво смотреть на вещи. Лезвие этого меча хорошо заточено и им легко пролить кровь. Помни, ты должен использовать его для защиты, а не для нападения.

– Я должен ждать, когда на меня нападут? – в замешательстве спрашивает Агрон.

Отец мрачно улыбается и отвечает:

– Нет. Есть разница между простой атакой и пониманием, когда приходит пора защищаться. Никогда не вступай в бой без причины.

Дурон с интересом слушает их разговор, пока Исхилд не отвлекает его, ткнув в спину своим деревянным тренировочным мечом.

*

Он уже достаточно взрослый, и теперь ему не нужна Тулия, чтобы знать, о чем шепчутся девчонки с кухни. К тому времени, как ему исполняется одиннадцать, Тиберий – который больше не ищет утешения в выдуманном мирке Назира и Лерато – знает, что насчет его продажи было сделано не менее шести предложений, но все они были отвергнуты. Вилла процветает, однако ему известно, что, как правило, даже в сравнительно богатых домах стоимость обычного раба куда меньше, чем деньги, которые обещают за его продажу.

Тулия объясняет, почему так боялась за него. Она рассказывает Тиберию о заведениях, где красивых юношей обучают ублажать и соблазнять каждым своим движением и, пока их тела остаются свежими и гибкими, оказывать услуги, гораздо более интимного характера, чем требуется от обычных рабов. Она рассказывает и о менее респектабельных местах, где обслуживают каждого, кто готов платить, и выполняют любое его желание.

Тиберий понимает, что на данный момент избежал подобных заведений лишь потому, что господин пока не заинтересован в его продаже.

*

Его любимое воспоминание о брате и сестрах относится ко времени, когда ему было двенадцать лет. Он впервые участвует в финале состязаний детского турнира на ежегодном празднестве в Донаре. К концу дня Гизила, к досаде Дурона и Исхилд, становится чемпионкой среди своих одногодков, а Эйнор оканчивает состязание среди новичков на восьмом месте, и на какое-то время все они оставляют свои обиды и недовольства.

В конце концов, когда у Агрона уже темно перед глазами, и он уверен, что завтра будет с головы до ног покрыт синяками, его объявляют вторым, и на его лице появляется глупая улыбка, которая расползается еще шире, когда радостные вопли Дурона и девочек грозят разорвать его уши. Перекрикивая поднявшийся вокруг шум, он зачем-то объясняет дородному победителю:

– Это мой брат и сестры!

Парень закатывает глаза и толкает его локтем, но Агрону все равно.

*

Тиберию четырнадцать. Его колени упираются в твердую каменную плитку, устилающую двор, а господин до боли сжимает руками его голову, заставляя двигать ртом. Чужие пальцы путаются в длинных черных волосах раба, цепляются и тянут за пряди. Его как будто дергают в разных направлениях, и он не совсем понимает, что же ему делать.

Рука отпускает волосы Тиберия, но лишь для того, чтобы схватить его за ошейник и на полном ходу потащить за собой.

*

У детей Танкмара и Линцы странные понятия о преданности семье, что проявляется лишь, когда кто-то из них попадает в переделку.

Агрона бесит тот факт, что именно ему приходится получать за всех лишь потому, что он самый старший. Ведь это ему приходится лезть с кулаками в драку, когда Дурон ввязывается в ссору из-за чьего-либо ехидного замечания или когда какой-то урод начинает распускать руки с Гизилой, Исхилд или, не приведи Водан, Эйнор. В последнем случае в побоище участвуют все. И Агрону вроде как даже нравится, что именно ему приходится нести ответственность. Это напоминает ему о том, как сильно он необходим брату и сестрам и как сильно они нужны ему. А потом они вместе раскраивают парочку черепов – ну ладно, не то чтобы совсем – и хохочут, вспоминая за выпивкой о произошедшем.

*

Чадара появляется на вилле, когда ему исполняется шестнадцать, и с виду ей примерно столько же. Тиберий не особо о ней размышляет, впрочем, как и о слухах, расползающихся по вилле, словно смрад.

– Она – дочь от любимой рабыни, как я слышала.

– Ты видела мужа сестры нашего господина?

– Да, он и эта девчонка похожи, как две капли воды.

– Удивительно, что сестра господина так долго терпела, прежде чем вышвырнуть ее из своего дома.

– Это потому, что мать девчонки снова забеременела.

– Иногда приходится идти на компромиссы.


– Совершенно ясно, что она – наполовину римлянка, – шепчет Фабриция Лаэлии, пока они разделывают рыбу, и ее совсем не смущает тот факт, что Чадара стоит всего в десяти шагах от них. – У нее такой вид, будто она лучше всех нас.

Тиберий, которому всегда было, в общем-то, плевать на Фабрицию, проходя мимо, переворачивает ее миску с рыбьей чешуей.

Он не делает попыток заговорить с Чадарой, однако вечером она заходит к нему сама. Его комната крохотная, но, тем не менее, принадлежит ему одному, хотя и была пожалована скорее ради удобства господина, чем самого Тиберия.

– Благодарю, – просто говорит она. – За то, что было утром.

– Не стоит, – отвечает Тиберий и спустя мгновение понимает, что она так и стоит у двери, и ее глаза неуверенно перебегают с места на место. – Ты к такому пока не привыкла. А что с твоей матерью?

– Я должна забыть о ней, – Чадара сердито встряхивает длинными светлыми локонами, и Тиберию становится ясно, что ей это не удастся. – Теперь мне следует думать о том, какие возможности могут представиться мне в будущем.

*

Воспоминания о прошлой ночи куда более четкие, чем он признается Дурону поутру. Мать не в восторге от их вылазки в таверну – ей нужна была их помощь с погрузкой товаров в повозку для последующей продажи на рынке, поэтому они решают перекусить вяленой говядиной, не попадаясь ей на глаза. Агрон растягивается на мотке овечьей шерсти и, конечно, мать поднимет крик до небес, если войдет и увидит, но ему все равно, потому что он устал и у него чертовски болит задница.

И вот почему. До ночи они гуляют по деревне, смеются и шумят, когда Дурон, заметив, что Аделаида болтает с каким-то уродом, направляется в их сторону, чтобы послать его куда подальше либо набить ему морду. Агрон никогда не бывает уверен, что именно тот собирается сделать. Так или иначе, когда брат спешит заявить права на свою женщину – хотя на самом деле это девчонка лет тринадцати – он продвигается сквозь толпу следом за ним и натыкается на Гизлин, Фулко, Фриду… А затем он замечает Рабана, который дарит ему такую улыбку, что впервые за несколько месяцев сердце Агрона за полсекунды подскакивает и начинает биться где-то в горле.

С этого момента события разворачиваются следующим образом: Агрон сидит рядом с Рабаном и слушает его рассказы о путешествии вместе с дядей по западному берегу Рейна; не оставляет без внимания теплую руку на своей спине, затем на плече и, в конце концов, на шее; ночь для него заканчивается в постели Рабана.

– О чем ты думаешь? – спрашивает Агрона друг его детства, когда наконец повисает молчание.

Агрон ничего не отвечает, просто понимает, что ему хотелось это сделать с тех самых пор, как Рабан уехал. Он смеется и разворачивается так, чтобы их губы еще раз соприкоснулись, а потом они оба проваливаются в сон.

*

Тиберий не удивляется, когда понимает, что среди гостей господина Чадара стала таким же популярным развлечением, как и он сам. Со своими римскими чертами лица и водопадом белокурых волос, она действительно очень красива.

Что его удивляет, так это готовность, с которой она делает то, что от нее ожидают.

– На старой вилле я была рабыней с привилегиями, – смеется она, когда Тиберий озвучивает свои мысли. – Но прибыла сюда не девственницей.

Что совершенно очевидно, судя по волнующим движениям ее бедер, когда она опускается на колени Юлия Сенеки Сцевола, или как там его.

Позже, претор трахает его сзади, и горячие пальцы шарят по животу и спине Тиберия. Претор резко двигается в нем, влажным ртом касаясь его шеи и плеч. Потные руки тянутся к его яйцам, желая вызвать отклик, но Тиберий думает о звонком смехе Чадары и задается вопросом, как же ей удается заставить себя притворяться.

Возможно, он пока просто чего-то не понимает.

*

Будучи старшим братом Дурона, он очень хорошо знает, когда нужно помочь ему, а когда позволить поучиться на собственных ошибках. Если брат ввяжется в бой, Агрон всегда будет на два шага впереди, с мечом в руке, конечно, при условии, что в этот момент их не будет видеть отец. Но не шевелит и пальцем, чтобы остановить Дурона, когда тот сообщает, что позволит Аделаиде проколоть ему нос.

*

Когда выясняется, что Руф спит с Лаэлией, его кастрируют и продают, и Тиберий уже знает, что за этим последует. Он почти испытывает облегчение, став личным рабом господина, ведь теперь удовлетворение всех нужд хозяина числится среди его прямых обязанностей, и больше нет надобности скрывать это, как нечто постыдное, о чем никому не говорят, но все равно все знают.

Кроме того, он предполагает, что с повышением статуса его больше не будут использовать для ублажения гостей господина. Теперь он выше этого.

Молчаливой тенью следуя за господином, он встречает в коридоре Тулию. Она кивает ему и едва заметно улыбается. Конечно, нельзя сказать, что он полностью избежал судьбы, которой она так для него боялась, однако все обернулось лучше, чем он мог надеяться. Пока он уважителен, послушен и ведет себя тихо – а всему этому он уже давно научен – Тиберий в безопасности.

*

В том, что он трахается с Лотаром есть лишь одна проблема, и заключается она в том, что он, собственно, только трахается с ним – и ничего больше. То, чем они занимались, было в новинку, весело, правда, во время первого раза с Рабаном чертовски больно. Однако со временем боль стала уходить, а потом Агрон и вовсе обнаружил, как здорово бывает меняться, и, Водан ему помоги, не вина Лотара в том, что теперь ему хочется не просто развлечений.

Каждый раз, когда его отец с матерью встречаются взглядами, это выглядит так, будто они хотят поглотить друг друга, и Агрон желает для себя того же. Веселье весельем, но быстрый трах это не отношения, или как там подобное называется, и ему не кажется, что он чертовски многого просит.

– Придешь завтра на речку? – спрашивает он после секса, когда Лотар заканчивает одеваться.

– Посмотрим, – пожимает тот плечами и уходит.

Не больно-то, блядь, и хотелось. Лотар красив, но Агрону нужно что-то большее, чем просто внешность, и он вполне уверен, что такие желания должны быть взаимны и исходить от обоих.

*

Тиберий держит под кроватью маленькую деревянную шкатулку. В ней хранятся монеты, которые ему удалось насобирать на протяжении всех этих лет: случайно обнаружить на полу в коридорах виллы или среди песка во дворе, но чаще получить от господина, при этом ощущая почти нежное похлопывание по своей щеке.

Он никогда не рассматривал свободу как нечто безумно желанное, и каждый раз думает, что следует купить себе какую-то безделушку или отдать деньги Чадаре и покончить с этим, но никак не может заставить себя это сделать. В следующий раз, заметив в песке блеск металла, он пытается проигнорировать его, но никак не может.

*

Когда запыхавшаяся Гизила приносит в деревню весть о скором приближении римского легиона, отец и мать вместе с Исхилд как раз гостят у семьи отца на другом берегу Рейна, и Агрон едва не срывает голос, упрашивая Эйнор укрыться в лесу.

– И не подумаю, – кричит она в ответ, не позволяя ему вырвать меч из ее рук.

Гизила и Дурон уже ушли, чтобы помочь с обороной деревни и Агрон напрягает слух, чтобы сквозь доносящийся с улицы шум не пропустить прибытие римлян.

– Сестра, – умоляет он, – ты не воин, я не хочу, чтобы ты умерла от римского меча или стала рабыней.

– Я скорее паду от своей же руки, как мои праматери-тевтонки, чем стану рабыней этих псов, – огрызается она. – Я – Эйнор из племени хамавов, дочь Танкмара, внучка Отмара, сестра Агрона. И я не уклонюсь от своего долга.

Агрон видит в ее глазах свирепость германского воина и слышит правду в ее словах. Он чувствует в груди краткую вспышку гордости за то, что она назвала его имя среди остальных, и через долгое мгновение выпускает ее руку с зажатым в ней мечом.

Она кивает брату, скрепляя их согласие, и он кивает ей в ответ. Затем хлопает по плечу и говорит:

– Пойдем-ка, добудем их блядские члены.

*

Он вбегает в свою крошечную комнату и захлопывает дверь. Если бы только он мог запереть ее на замок, чтобы никому на свете не удалось его потревожить. Он садится на кровать, обхватывает голову руками, и никак не может отдышаться, делая глубокие вдохи, но воздух слишком быстро покидает его легкие. По лицу катятся горячие слезы, он закрывает рот ладонью, потому что не знает, насколько громким может оказаться звук, рвущийся из груди, но рыдания все же накрывают его и в голове остается только «блядь-блядь-блядь»…

В свои двадцать лет он уже познал горечь утрат и боль разлук и неизвестно, сколько еще ждет его впереди, хотя за свой недолгий век он уже пережил потерь больше, чем некоторые за всю свою жизнь,

Он едва замечает, когда дверь приоткрывается и в комнату молча заходит Чадара. Она в одно мгновение пересекает комнату, садится на тюфяк у кровати, но не прикасается к нему.

– Тиберий…

– Назир.

Это имя срывается с его губ, но Чадара его не понимает.

– Она… она…

Он хочет сказать ей, что так его называла Тулия, но Тулии больше нет, и теперь никому нет дела до того, как его звали в прошлой жизни, в стране, которая теперь стала лишь далеким воспоминанием. Прошлая жизнь исчезла, нет ни мамы, ни имени, на которое отзывался счастливый, свободный сирийский мальчик, ведь этого мальчика теперь тоже нет.

*

Он не знает, что принесет сегодняшний день. Корабль, который они со Спартаком собираются освободить в Неаполе, полон его закованных в цепи соплеменников, но на нем точно не будет Эйнор, которая, как и обещала, погибла от своего же меча. На нем не будет Гизилы, которую отправили в Италию на том же судне, что и их с братом. Агрон старается не думать о ней слишком часто. По собственной воле превратившись в воина, она, несомненно, давно умерла в бойцовской яме в каком-нибудь богами забытом месте. Не будет на этом корабле и Дурона, который уже наверняка к нему не вернется.

В холодном утреннем свете, который появляется перед самым восходом солнца, Агрон убирает с лица Назира темные прядки и заправляет их за ухо – достаточно аккуратно, чтобы не разбудить любимого, но так, чтобы ощутить пальцами прикосновение к нежной коже. Он удовлетворено вздыхает и крепче прижимает к себе спящего сирийца.

Однажды он вернется на свои земли, что лежат к востоку от Рейна, и, если даст Водан, почувствует объятия матери, отца и Исхилд. Но сейчас он нашел свое место здесь, в руках своего малыша. Это ласковое прозвище он будет держать у самого сердца, за исключением тех редких моментов, когда совсем уж не сможет удержаться, чтобы не произнести его вслух.

Он хочет показать Назиру места, в которых вырос, свой дом, леса, в которых они с Дуроном учились владеть мечом, таверну, празднества. Он хочет отправиться вместе с любимым в его Сирию, но если только он сам того пожелает. Агрон не станет настаивать, хотя сознает, как важно знать, откуда ты родом, и Назиру еще самому предстоит понять, кто он такой.

Агрон хочет познать его сердце, и хочет, чтобы Назир познал его.

Сейчас сириец все еще восстанавливается после ранения, и его совсем не хочется будить. Агрон осторожно выпутывается из одеял, которые они использовали, чтобы соорудить себе подобие кровати. Он встает, потягивается и чувствует, как в груди зарождается волнение. Ощутив внезапный прилив энергии, он надевает свою накидку, но затем вспоминает, что Луций приготовил для них темные водонепроницаемые плащи.

По коридорам храма ощутимо гуляет сквозняк, поэтому Агрон с улыбкой стягивает накидку со своих плеч и аккуратно укрывает ею Назира. Затем целует его в обе щеки, и наконец легко прикасается к губам, позволяя себе задержаться на них немного дольше, прежде чем уйти.

Проснувшись чуть позже, Назир, не вставая с постели, закутывается в эту накидку и улыбается, когда чувствует, что она до сих пор хранит запах Агрона.